В этих картинах впервые Брюллов изображает фигуру в своего рода пейзажном интерьере - отгороженном от внешнего мира, под густой сенью ветвей. Это в точном смысле "укромный уголок". Тем самым затевается лукавая игра со зрителем: ему предлагается почувствовать себя в положении соглядатая, видящего то, что обычно происходит в интимном уединении и заведомо не предназначено для постороннего взора. Такого рода интимизация пространственной среды, обнимающей фигуру с ласково обволакивающей светотенью, мотивирует изображение обнаженных и полуобнаженных фигур и одновременно сообщает этому изображению оттенок щекотливой фривольности. В изяществе этой рискованной игры Брюллов был неподражаем.